Клад Ваньки-Каина

Ванька-Каин сидел в остроге и грустил. Долгими вечерами он прикидывал на пальцах, сколько он за это время упустил купчишек, которые, зная, что Ваньку изловили-таки, возили товары и днем, и ночью без опаски, что их ограбят. Сидел он, злился, а поделать ничего не мог, потому как к левой ноге его гиря трехпудовая была цепью прикована, на окнах решетки стояли, дверь железною была, а стены — из бревен дубовых. Вечерами к нему порой сам царь Горох приходил поговорить о том, о сем. Мало, говорит, в царстве у меня людей умных осталось, хорошо, мол, что тебя, Ванечка, споймали. Надо бы, дескать, тебя сразу на плаху отправить, но тогда вообще скука бы заела...

Вот и опять он пришел, гостинец принес — сухарь с царского стола да хвост селедочный.

 — Ты бы мне, Царское Величество, медовухи бы лучше доставил, — возмутился Ванька. — У самого-то, поди, погреба полны, а жадничаешь.

 — Да откуда у меня, Ванечка... — начал жаловаться царь. — Закрома пусты, никто налогов-податей не платит, войска — кот наплакал... Лучше ты мне расскажи, где в моей землице клады зарыты. Я бы половину в казну забрал, а на остальное кормил бы тебя и поил до отвала, острог бы новый построил, потеплей да попросторней, со всеми удобствами, чтоб не стыдно было гостям заморским показать...

 — Не знаю я никаких кладов, не ведаю... — Ванька по ночам звенья цепи тер друг о друга, надеялся совсем перетереть и убечь, поэтому про золотишко свое ничего не говорил, как бы царь его ни расспрашивал, чего бы ни сулил.

Но однажды царь к нему неделю не приходил, и так затосковал Иван Кудеярович по селедочным хвостам, что даже сил не было цепь перетирать. Лежит на соломе, а сам думает, что можно и поменяться: за пуд железа, что к его ноге привязано, — пуд золота, это, значит, три пуда будет...

А тут и царь подоспел, пирог с грибами притащил, хоть и небольшой, зато свежий, только что царица сама испекла. Принес, а Ваньке не дает, делает вид, что сам съесть хочет. На самом-то деле он три таких скушал, пока от дворца до острога дошел...

 — Отдай, злыдень! — схватился разбойник за гирю свою, поднял и пошел на царя.

 — Ваня, не бери греха на душу! — закричал царь. — Давай лучше по-мирному, по-хорошему...

Уронил разбойник гирю, пирог схватил, да и проглотил, сам не заметил, как, а потом и говорит:

 — Пойдем-ка вместе за кладом, а то без меня не найти его. Только стрельцов с собой не бери, а то знаю я тебя — золото откопаете, а меня назад в острог потащите, а мне тут скучно без дела сидеть...

А к царю Гороху как раз собирались послы от Шемаханской царицы прибыть, а стол для них накрыть было не на что, так что пришлось ему соглашаться. Да и подумал он, что, если Ванька сбегет, можно его еще раз поймать, чтобы люди служивые без дела не сидели, штаны не протирали казенные.

Вот идут они через чащу, через полянку, по овражку да через ручей, то налево свернут, то направо. А лес-то все гуще становится, филины все страшнее ухают, волки воют, медведи рычат, вепри хрюкают. Если б царь не приказал стрельцам тайно за ними следить, он бы уж давно страху натерпелся...

 — Все. Пришли, — сказал Ванька и показал на бугорок под сосной. — Тут копай.

Хотел царь сказать, что землю рыть — не царское дело, но вспомнил, что у Вани к ноге гиря прикована. Делать нечего — самому копать пришлось. Раз копнул — ничего не выкопал. Два копнул — подкову ржавую добыл. Три копнул — увидел горшок с крышкой.Крышку поднял, а там ящерка сидит жемчужная, а на ящерке корона золотая да с брильянтами. Посмотрела она на царя и спрашивает:

 — Чего тебе надобно...

А Ванька через плечо глянул, и пока царь удивлялся, как крикнет:

 — Чтоб гиря от меня отстала!

Цепь тут же отвалилась, змеей прикинувшись, в кусты уползла и железку за собой утащила. А Ванька вслед за ней убег. И не поймал его никто: стрельцы, оказалось, еще раньше заблудились. А царь на ящерку глянул и спрашивает:

 — Ты что ж, любые желания выполняешь?

 — Не любые, а только три, да и то только для тех, кто поймал меня.

 — Хочу золота пудов пять! — пожелал царь.

 — А ты меня не поймал еще, — ответила ящерка, да как из горшка выпрыгнет и в траву — шасть.

Царь, хоть уже и не молод был, встал на четвереньки и давай за ней гоняться. До ночи ловил. А как стемнело, оказалось, что она в темноте светится, и тут уж у нее скрыться-то не вышло. Поймал ее царь, в шапку посадил и видит: возле него гиря золотая из-под земли вылезла, цепь отрастила и царя той цепью за ногу схватила.

 — Отпусти! — закричал царь.

 — Это второе желание, — сосчитала ящерка, и цепь тут же пропала, а гиря в кучу ефимков превратилась.

 — А теперь пусть Ванька-Каин сам в острог придет и железку свою принесет, — пожелал царь и ящерку тут же на волю выпустил.

Золото на другой день стрельцы во дворец перетаскали, а к ночи и Ванька добрался до острога: далеко, видно, убежать успел.

 — Не думал я, — говорит, — что ты ящерку-то выловишь. Ишь, шустрый какой. А меня-то зачем опять заарестовать велел?

 — Я же царь, — ответил царь. — Я ж понимаю, что если тебя в остроге не держать, ты ж меня первого и ограбишь. Опять же, теперь снова есть, с кем поговорить по душам...