Душа на самом деле очень маленькая. Размером примерно с пятку. Особенно если свернется клубочком и сделает вид, что ее там нет.
Козявка была серая и противная.
Иероглиф был плотно впечатан спиной в полупрозрачный фарфор чашки, застыв в вечности четким штрихом кисти мастера. Чашка была тонкая и нежная, а иероглиф — черный, как силуэт мысли. Прохладную чашку часто ставили на подоконник и она сияла в лучах солнца, как жемчужина.
Гусеница была страшной соней-засоней. Она могла проспать весь день и всю ночь. Ее будили на завтрак, на обед и на ужин, а все остальное время она вполне могла проспать.
Гусеница очень страдала, что у нее нет зубов.
Ей нравилось все большое: большие крепкие башмаки на толстой подошве, вместительные сумки, длинные шарфы и большие зонтики, которые не складывались до микроскопических размеров и не выворачивались наизнанку при первом же порыве ветра. Наверное, еще и потому, что сама она была довольно-таки небольшой. Однажды она выглянула в окно, когда шел дождь и увидела на асфальте совершенно замечательные лужи, по которым так здорово шлепать и скакать.
Разноцветные скрепки лежали в коробочке и напропалую кокетничали друг с другом. Они очень нравились себе и другим и совсем не прочь были бы провести вместе очень много времени.
Маленькая осень была на самом деле маленькой. Но все же достаточно большой, чтобы отправить ее на работу. Осени сказали, что она уже достаточно выросла, чтобы получить свое первое серьезное задание
Серый тусклый вечер серого тусклого дня. Темно. Мокро.
Звездочки были маленькие и круглые — как пуговки.